Москва разрасталась — к 1931 г. ее население достигло 2,8 млн. человек. Все большими становились объемы строительства — между 1926 и 1932 гг. было построено более 5 тыс. новых домов, главным образом в рабочих районах. Системная организация этой деятельности была необходима, а между тем уже с 1926 г. город практически не имел генерального плана, четко определявшего направления его развития и реконструкции — план, разработанный под руководством Жолтовского и Щусева, был признан устаревшим. За основу конкретных решений был принят план С. Шестакова, схему которого дополнял чертеж красных линий для существующей части города; единственной идеей этого чертежа было механическое расширение почти всех улиц (причем одинаково в обе стороны). Однако необходимость нового генерального плана, позволявшего решать любые частные вопросы застройки в соответствии с системой целого, становилась все более неотложной.
Состоявшийся в июне 1931 г. Пленум ЦК ВКП(б) обсудил вопрос «О московском городском хозяйстве и о развитии городского хозяйства СССР». Были отвергнуты нигилистические предложения «дезурбанистов», предлагавших вообще ликвидировать большие города. Но в постановлении Пленума указано, что развитие промышленного строительства должно идти путем создания новых центров производства, а не дальнейшего нагромождения предприятий в сложившихся городских центрах; была сформулирована задача разумно ограничить рост крупнейших городов, и прежде всего Москвы и Ленинграда. Была поставлена задача разработать научно обоснованный план дальнейшего расширения и застройки Москвы.
Вскоре, в 1931—1932 гг., проведен конкурс на идею такого плана. Участвовали в нем и крупные зарубежные специалисты. Готового решения это соревнование не принесло, но позволило достаточно конкретно проработать и оценить некоторые возможные варианты. Большая часть проектов основывалась на радикальной ломке существующего. Так, Э. Май предлагал вообще отказаться от единого города и заменить его системой «городов-коллективов». В звездообразную структуру, вытягивающую свои лучи по направлениям главных коммуникаций, предлагали преобразовать компактный город Г. Красин и Г. Майер. Бригада В. Кратюка отвергала как радиальность плана, так и равномерность развития во все стороны от центра — в ее проекте прямоугольная сетчатая структура разрасталась главным образом в восточном направлении. Бригада ВОПРА — В. Бабуров, А. Карпов, И. Кычаков — пыталась наложить на радиально-кольцевую систему еще одну, прямоугольную.
Наиболее решителен был, однако, Ле Корбюзье, еще в 1930 г. сформулировавший свое предложение по плану Москвы. Децентрализация для него исключена. «Разобщать — значит ослаблять»,— утверждал он. Но и существующая форма концентрированного города для него неприемлема; по его словам, нельзя мечтать о сочетании старого города, города прошлого, с настоящим и будущим. К тому же в Москве ему казались ценными лишь немногие памятники былой архитектуры. По его мнению, Москву следовало уничтожить, освобождая место для нового города с жесткой прямоугольной планировкой на основе двух доминирующих осей.
Вместе с пониманием возможности и целесообразности дальнейшего развития исторически сложившейся структуры Москвы вставали и проблемы ансамбля, единства старого и нового в городской за стройке. Поначалу сама постановка вопроса о единстве встречалась в штыки некоторыми радикалами. Так, критик А. Михайлов обрушился на программу конкурса на проект библиотеки имени В. И. Ленина, поскольку программа эта «требовала, чтобы проект учитывал окружающие исторические памятники... и не вступал с ними в «кричащее противоречие». Критику виделось «кричащее противоречие» именно в том, что памятник социалистического строительства войдет в единую систему с «древностями, носящими печать классово чуждой эпохи». Под влиянием подобных идей Москва потеряла тогда ряд ценных памятников, разобранных без особой необходимости. Однако ленинское понимание непрерывности, преемственности культуры постепенно утверждалось. Утверждалась и идея ансамблевой застройки города, преодоления той «самоценности», замкнутости в себе каждой постройки, которую архитекторы-новаторы 20-х годов, не сознавая того, унаследовали от стиля модерн.
Однако уже это первое сооружение подтвердило правоту мысли, разделявшейся поначалу далеко не всеми, — именно древняя русская традиция здания-памятника открывает путь к верному решению. Его лаконизм, отчасти предопределенный самой краткостью срока строительства, заставившей отказаться от декоративных украшений и изобразительных элементов, оказался верным средством, чтобы достичь крупного масштаба форм, необходимого, чтобы не очень большое сооружение могло доминировать на обширной площади. Трудность задачи зодчего была в том, что здание Мавзолея нужно было не просто «вписать» в ансамбль, но и сделать его композиционным центром Красной площади.
Решение было проверено на втором, уже более крупном деревянном Мавзолее, построенном весной 1924 г. Для окончательной его формы принципиальное значение получило объединение мемориального сооружения и трибуны. Определились и основные элементы трехъярусного построения: массивное широкое основание с торжественным порталом, поднимающаяся над ним ступенчатая пирамида и лаконичный венчающий портик.
Важным средством образной выразительности стал глубокий, насыщенный цвет полированных блоков камня — гранита, лабрадорита, порфира красного и черного, из которого сложено здание. Цвета траурных знамен и цвета Красной площади вобрал в себя каменный монолит Мавзолея; на фоне кирпичной кремлевской стены его грани создают впечатление драгоценного кристалла.
Именно как монолит воспринимается Мавзолей. Ни камень, ни бетон не навязали архитектору присущую им форму. Они послужили материалом для воплощения художественного образа — им продиктована форма, предельно выразительная при всей сдержанности. Символом скорби и вместе с тем веры в будущее вошел Мавзолей в сознание людей.
В 1944 г. сооружение было несколько изменено созданием центральной трибуны над порталом. Облик его стал еще более монументальным и внушительным. В 1974 г. тщательно реставрирована гранитная облицовка Мавзолея.
Вместе с завершением строительства каменного Мавзолея в 1930 г. проводилась реконструкция всей Красной площади. По-новому был распланирован некрополь. По сторонам Мавзолея сооружены трибуны для гостей на 10 тыс. человек. Их ступени пологи, чтобы зрительно не отрезать некрополь от пространства площади (в 1974 г. бетонные трибуны заменены выполненными из серого ярцевского гранита). Памятник Минину и Пожарскому перенесен к собору Василия Блаженного, благодаря чему раскрылась главная ось площади. В 1931 г. снесены Воскресенские ворота, Исторический музей занял на площади островное положение, подобно «Василию Блаженному». Позднее, уже в 1936 г., снесен обветшавший квартал между собором и Москвой-рекой, площадь открылась к лежащим ниже мосту и набережной, к далям Замоскворечья. Поверхность площади в 1931 г. замощена брусчаткой из диабаза, сменившей булыжник.
Работая над проектом Мавзолея В.. И. Ленина, архитектор А. Щусев решил задачу огромной сложности и создал подлинно современное произведение, которое не просто вошло в комплекс очень характерных исторических построек, но подчинило его себе и связало в органическое целое. Красная площадь была преображена не только формально — был дан толчок переосмыслению ее ансамбля; весь он, в целом и в частях, наполнился новым идейно-художественным содержанием. Это требовало умудренного мастерства — не очень крупное по своим абсолютным размерам сооружение распространило свое влияние на весь простор Красной площади, на весь широкий размах кремлевских стен. Именно это придает величие как будто и небольшому массивному объему. Площадь стала классическим примером решения проблемы единства старого и нового. Оно достигнуто не стилизацией нового под старое, а приведением к единой композиции обширного ансамбля, каждая часть которого говорит о времени своего создания. В дискуссии о проблемах ансамбля, проблемах развития исторических городов ансамбль Красной площади играл роль весомого аргумента, помогавшего доказать плодотворность преемственного развития.